Il treno lungo della poesia...

Chiedo perdono ai non russofoni, ma dedico il primo post di quest'anno al film di Konstantin Gadaev, il dialogo tra due poeti sulla poesia, Sergej Gandelevskij e Timur Kibirov. Le parole e i versi di Kibirov battono dove il dente duole, quel punto nascosto e recondito, ma tanto reale da essere doloroso e sensibile, dove poesia e vita si toccano. Ventisei minuti necessari. Come regalino di inizio anno ho cercato e riportato sotto tutti i versi che appaiono nel film. Con una squadra in aiuto potremmo anche tradurre...

Кибиров

Читатель, прочти вот про это —
про то, что кончается лето,
что я нехорош и немолод,
что больше мне нравится город,
хоть здесь и гораздо красивей,
что дремлют плакучие ивы,
что вновь магазин обокрали,
а вора отыщут едва ли,
что не уродилась картошка,
что я умирал понарошку,
но вновь как ни в чем не бывало
живу, не смущаясь нимало,
что надо бы мне не лениться,
что на двадцать третьей странице
забыт Жомини и заброшен,
что скоро московская осень
опять будет ныть и канючить
со мной в унисон, что плакучий
я стал, наподобие ивы,
что мне без тебя сиротливо,
читатель ты мой просвещенный,
и что на вопрос твой резонный:
«А на хрен читать мне про это?» —
ответа по-прежнему нету.

Август 1996


7.20

Моисеевы скрижали
Мы прилежно сокращали,
Мы заметно преуспели
В достиженьи этой цели.

И один лишь не сдается
Бастион обскурантизма —
Предрассудок «Не убий!»

Но и он уж поддается
Под напором гуманизма,
Братства, равенства, любви!

Добрый доктор Гильотен,
Добрый доктор Геворкян

Прописали нам лекарства
Против этого тиранства.

(А от заповедей прочих
Доктор Фрейд успешно лечит!)

Приходите к ним лечиться,
Прирожденные убийцы…

Но нельзя, товарищи, забывать
и о важности эстетического воспитания —
Невозможно, товарищи, отрицать
заслуги нашей творческой интеллигенции
в преодолении вековой отсталости!
Достаточно назвать
имена Ницше и маркиза де Сада,
лорда Байрона и М. Горького,
В. Маяковского, К. Тарантино, В. Сорокина
и многих, и многих других,
не менее талантливых
бойцов идеологического фронта…



08.48

Георгий Иванов


Так, занимаясь пустяками
- Покупками или бритьем -
Своими слабыми руками
Мы чудный мир воссоздаем.
Мы чудный мир воссоздаем.


И поднимаясь облаками
Ввысь — к небожителям на пир —
Своими слабыми руками
Мы разрушаем этот мир.


Туманные проходят годы,
И вперемежку дышим мы
То затхлым воздухом свободы,
То вольным холодом тюрьмы.


И принимаем вперемежку —
С надменностью встречая их —
То восхищенье, то насмешку
От современников своих.

12.12
Кибиров

Хорошо Честертону — он в Англии жил!
Оттого-то и весел он был.

Ну а нам-то, а нам-то, России сынам,
как же всё-таки справиться нам?

Jingle bells! В Дингли-делл мистер Пиквик спешит.
Сэм Уэллер кухарку смешит,
и спасёт Ланселот королеву свою
от слепого зловещего Пью!

Ну, а в наших краях, оренбургских степях
заметает следы снежный прах.
И Петрушин возок всё пути не найдёт.
И Вожатый из снега встаёт.


16.35

Эпилог

Короче — чего же ты все-таки хочешь?
Чего ты взыскуешь? О чем ты хлопочешь,
лопочешь, бормочешь и даже пророчишь
столь невразумительно, столь горячо?
в какие зовешь лучезарные дали?….

Ты знаешь, мы жили тогда на Урале,
тогда нами правил Никита Хрущев.
Но это не важно...
Гораздо важнее,
что были тогда мандарины в продмагах
ужасною редкостью… В общем, короче —
вторые каникулы в жизни, а я
болею четвертые сутки… Той ночью

стояли за окнами тьма и зима,
и Пермь незнакомая тихо лежала
в снегах неподъемных. И елка мерцала
гирляндою, и отражалась в шкафу
мучительно. И, в полусне забываясь,
я страшное видел и, просыпаясь,
от боли и ужаса тихо скулил,
боясь и надеясь сестру разбудить.

А чем я болел, и куда наша мама
уехала — я не припомню… Наверно,
на сессию в Нальчик. А папа в ту ночь
как раз оказался дежурным по части…

И жар нарастал,
и ночь не кончалась,
и тени на кухне все громче и громче
шушукались, крались, хихикали мерзко!

От них я в аду раскаленном скрывался,
под ватным покровом горел-задыхался…
и плавился в невыносимом поту…

Короче — вот тут-то, в последний момент —
я знаю, он был в самом деле последним! —

вот тут-то и щелкнул английский замок,
вот тут-то и свет загорелся в прихожей!
И папа склонился — «Ну как ты, сынок?» —
и тут же огромный шуршащий кулек
он вывалил прямо в кровать мне и тут же,
губами прохладными поцеловав
мой лоб воспаленный, шепнув — «Только Сашке
оставь обязательно, слышишь!», исчез…
Короче —
я весь в мандаринах волшебных лежал,
вдыхал аромат их морозный, срывал
я с них кожуру ледяную, глотал
их сок невозможный, невообразимый…

Сестре я почти ничего не оставил…

Короче —
вот это, вот это одно —
что мне в ощущениях было дано!

Вот эту прохладу
в горячем бреду
с тех пор я ищу
и никак не найду,
вот эту надежду
на то, что Отец
(как это ни странно)
придет наконец!

И все, что казалось
невыносимым
для наших испуганных душ,
окажется вдруг так легко излечимым —
как свинка, ветрянка,
короче — коклюш!

КОНЕЦ

25.45

Хорошо бы сложить стихи
исключительно из чепухи,
из совсем уж смешной ерунды,
из пустейшей словесной руды,

из пустот, из сплошных прорех,
из обмолвок счастливых тех,
что срываются с языка
у валяющих дурака, -

чтоб угрюмому Хармсу назло
не разбили б стихи стекло,
а, как свет или как сквозняк,
просочились бы просто так,

проскользнули, как поздний луч,
меж нависших кислотных туч,
просквозили бы и ушли,
как озон в городской пыли.